Но Молли не нравится, что мы тоже, она одна хочет быть в сословии. На вас даже рубашки нет приличной, говорит она мне и маме, какое уж тут сословие! И ведь правда, взгляни, если хочешь.— Тийна приподняла платьице и показала Индреку, чем было прикрыты ее убогое тело. Затем продолжала: — Теперь ты знаешь, каково мое сословие; давай пойдем, я покажу тебе Моллино сословие, чтобы ты знал. Иди, дома нет никого, а где ключ лежит, я знаю.
Тийне хотелось во что бы то ни стало показать Индреку Моллино «сословие», как она говорила, но Индрек не желал на него смотреть. Это чуть не привело к ссоре — Тийна никак не могла понять, почему Индрек не хочет взглянуть на Моллины новые рубашки, раз она, Тийна, знает, где лежит ключ. Но у Инд-река с этими рубашками было связано что-то свое, о чем он не сказал Тийне ни слова: дома у него вышла из-за рубашек ссора с сестрой, сегодня он поссорился из-за них с Тийной, да и из окна он выпрыгнул из-за рубашки — из окна приятеля Метсланга. Да, теперь Индрек уверен, что все произошло только из-за рубашки, прикрывавшей плечи и грудь той, что забралась к нему в постель. Эта рубашка чем-то задела его, потому-то он и выпрыгнул на мостовую и больно ушибся. Лишь сегодня у Индрека мелькнула наконец верная догадка.
Но ведь и у Рамильды есть рубашка, должна же быть. Странно, что до сих пор Индрек об этом не думал. Собственно говоря, он и сейчас не думает об этом, только заставляет себя думать. Рамильда для Индрека точно прекрасная статуя, которой не нужны покровы. Рамильда точно картина, которую он видел на выставке: голая пустыня под багровым небом, вдали белеют кости — и больше ничего. Или другая картина: высокое, чуть искривленное дерево с пучком листьев на макушке склонилось над низкими кустами. А высоко в небе кружит орел и смотрит вниз на кустарник, словно высматривает там что-то. Небо синее-синее. Вот такова Рамильда, и поэтому Индреку и в голову не приходит спросить себя, есть ли на ней рубашка и из чего она.